Казалось, что уж кто-кто, а певица Шинед 0’Коннор вряд ли способна чем-либо удивить мир. За свою десятилетнюю карьеру она пропагандировала лесбиянство, боролась за права женщин, приняла священнический сан, рвала портреты Папы Римского, в открытую поддерживала Ирландскую республиканскую армию… Ее новый альбом называется непривычно спокойно и твердо: «Вера и мужество». В 33 года она сделала то, чего от нее никто не ждал: она повзрослела. Помудрела. Успокоилась. Такой Шинед 0’Коннор пир еще не видел.

— Кейт Ричарде из «Rolling Stones» как-то сказал, что песни носятся в воздухе, и задача музыканта — просто поймать их и записать…

— Ла, это так. Песни с моего последнего альбома были внутри меня целыми днями — я слушала их, прокручивала в голове, пока мыла посуду, убиралась, занималась домашними делами… Очень важно внимательно их слушать, прочувствовать музыку, которая звучит внутри тебя. А для этого надо быть в хороших отношениях с собой, понимать свой внутренний мир. Я пыталась…

— Вы работали над альбомом «Faith And Courage» совместно с несколькими продюсерами. Как вам понравилась такая ситуация?

— Это было здорово. Просто здорово. Я бы хотела иметь видеозапись нашей работы. Дело в том, что все мои продюсеры были мужчинами — много мужчин, и я бегаю от одного к другому; было бы очень забавно посмотреть на это со стороны. И потом, все они ужасно разные, у них разные характеры, и было очень интересно за ними наблюдать.

— А конкретно? Например, Брайан Ино — с ним вы были знакомы уже давно, так?

— Да, и работа с ним — всегда счастье. Я бы очень хотела сделать с ним целый альбом — Брайан как раз тот человек, с которым это получилось бы великолепно. Но он всегда ужасно занят, и его просто не поймать. К сожалению.

— В одном из интервью вы сказали, что раньше вы были озлобленной, а теперь стали другой. Это так? И не боялись ли вы, что люди, которые любили вас злобной, не оценят вашу работу, сделанную с другим настроением?

— Да, все это правда. Интересно: когда я искала звукозаписывающую компанию для записи этого альбома, большинство из них ожидали от меня такую же музыку, что и раньше, и отказывались, узнав, что я изменилась. Это странно. Я никогда не подписала бы контракт с людьми, которые хотят, чтобы я осталась в своем прошлом, на предыдущей ступени развития, чтобы я не росла и ни капли не изменялась. И музыка, и вся жизнь — это путешествие, и быть музыкантом — значит запечатлеть это путешествие, становиться другой. Всякий, кто слушал мою музыку раньше, увидит, что теперь в ней стало гораздо больше нежности. Раньше я была ожесточенной, я как будто все время стояла в оборонительной стойке; с возрастом эта ожесточенность стала меньше.

— Но ожесточиться может и взрослый человек — например, если у него неприятности, личные проблемы.

— Да, наверное, но у меня была настолько тяжелая юность, мне пришлось преодолевать такие трудности, что теперь мне гораздо легче.

— На вашем альбоме есть песня «Daddy I’m Fine», спетая как раз от лица юной девушки — от нее так и хочется плакать. Вы писали ее про себя?

— Да. Не все мои песни автобиографичны, хотя я почти всегда пою от первого лица, но эта — как раз абсолютно автобиографична. Все так со мной и было.

— Главное впечатление от вашего альбома — кажется, что вы абсолютно откровенны, что вы раскрыли свою душу. Наверное, многих это озадачило: вы всегда считались «серьезной», чрезмерно замкнутой. Все изменилось?

— Меня поражает, что людей удивляет моя открытость. Да, этот альбом более романтичен, чем все предыдущие, он более чувственный и сексуальный. В 20 лет я не была готова к тому, чтобы открыться с этой стороны, а сейчас я просто стала старше. Вообще 20 лет — не самое веселое время в жизни. Очень беспокойное.

— Вы лучше себя чувствуете сейчас, когда вам 33?

— Определенно. Когда тебе 20, ты барахтаешься, пытаешься не захлебнуться, а в 30 ты понимаешь, что уже умеешь плавать.

— Шинед, очень хочется вас спросить о некоторых ваших поступках, которые вызвали в свое время настоящий скандал…

— Пожалуйста, не надо. Давайте продолжим этот разговор, когда я буду готова об этом говорить.

— 0’кей. А что насчет принятия вами священнического сана?

— Это тоже очень личное.

— Но вы давали об этом интервью журналу «Time» и даже разрешили напечатать свою фотографию в ризе…

— Да… Но это был особый случай. Когда они меня об этом попросили, я очень удивилась: известно, что у «Time» очень сильные связи с Ватиканом, а там известно как относятся к моему священству. И я дала им разрешение просто из спортивного интереса: мне было любопытно, хватит ли у них в «Time» смелости напечатать мое фото вразрез с установками Ватикана. У них хватило А вообще я очень не люблю публично обсуждать эту тему — прежде всего потому, что не хочу оскорблять чувства верующих, в особенности католиков, которые болезненно воспринимают женщин-священников.

— Давайте посмотрим на эту проблему с другой стороны. Вы ведь просто отстаиваете право женщин совершать вещи, которые не нравятся общественному мнению. В конце концов, делать карьеру раньше тоже считалось «не женским» занятием, но благодаря феминисткам теперь это совершенно нормально.

— Этот мир — вообще не лучшее место для женщин. Я, безусловно, феминистка. Но гораздо важнее, что я еще и маскулинистка, защитница мужчин: я считаю, что в чем-то мужчинам приходится гораздо труднее, чем нам. Мы, женщины, по своей природе более открыты, эмоциональны; каждый месяц мы кровоточим — это символ того, что мы можем открыто выражать свои чувства. А мужчина обязан всегда быть сильным, несгибаемым, держать все в себе. Это страшно. Но, конечно, никогда нельзя забывать о том, что женщины до сих пор считаются людьми второго сорта. За одинаковую работу они получают меньше, чем мужчины. Я думаю, отчасти такое происходит потому, что большинство религий учит, что Бог — мужчина, у него нет женского начала. Вот почему так важно, чтобы женщины имели право быть священниками.

— Шинед, вы ведете обычную жизнь, никогда не путешествуете инкогнито, хотя очень знамениты. Вас не тяготит груз славы?

— Ну, во-первых, я ничего не могу с этим поделать. Конечно, меня узнают на улице, но меня это совсем не смущает, я не чувствую, что это неудобно или опасно. Все мы — люди мы можем влюбляться друг в друга, дружить, общаться. От незнакомой девушки на улице можно узнать что-то очень важное, просто пожав друг другу руки, улыбнувшись…

— У вас двое детей. Как вы умудряетесь с ними справляться, имея такую напряженную карьеру? Вообще, как вам удается совмещать материнство, феминистскую активность, работу, личную жизнь?

— Как всем работающим мамам. Приходится, конечно, подстраивать жизнь детей под мое расписание: когда у меня записи или концерты, сын с дочкой живут со своими папами, когда я освобождаюсь — они возвращаются ко мне. Я не думаю, как мне удается всем заниматься, — я просто делаю то, что нужно. Я очень трудолюбивый человек, это у меня от родителей. Правда, мне не всегда удается спать столько, сколько мне хотелось бы — опять же, как и всякой работающей маме. Я думаю, если вы зададите этот вопрос любой работающей матери, она ответит то же, что и я.

— Когда вы поняли, что у вас великолепный голос?

— Я об этом никогда не думала. Мне даже никто об этом не говорил. Правда, я с детства любила петь и пела, но всерьез задумалась об этом только 8 лет назад, когда пошла на уроки пения.

— Вы специально пошли учиться?

— Да, я училась бельканто. Нас учили не академически, а помогали добиваться нужного звука через эмоции. Например, вы сейчас вряд ли сможете взять высокую ноту, но если бы у вас начался пожар, вы тут же завизжали бы. Надо понимать себя, быть самим собой, тогда раскроется и ваш голос. Это доступно практически каждому. V нас в классе было 40 человек самого разного склада и амбиций: кто-то собирался быть оперной звездой, кто-то — рокером, некоторые просто хотели петь на вечеринках. И последние иногда показывали больше успехов и получали больше удовольствия от занятий.

— Спасибо, Шинед, было очень приятно с вами поговорить.

Мне тоже было приятно поговорить о пении. Почему-то всех интересует что угодно, кроме пения…

«МК БУЛЬВАР»,
№ 33, 2000,
Артем РОНДАРЕВ